Загаженность литературы, ее оголтело-радикальный характер, ее кабак отрицания и проклятия - это в России такой ужас, не победив который, нечего думать о школах, ни даже о лечении больных и кормлении голодных. Душа погибает: что же тут тело. И она взялась за душу..."
Розанов отмечал, что изданные "Путем" книги отличаются глубокой содержательностью, интересом, ценностью. "Между тем книги эти все и не появились бы, не будь издательницы". Таким образом, заключал он, простое богатство, "нищая вещь перед Богом"94, в умных руках сотворило великое дело.
"Вот что, радость моя и сокровище, спутник мой дорогой, - писал в ноябре 1911 года Трубецкой. - Уж очень мне нужно твое сотрудничество, твое участие в моей работе. И бодрит оно меня, и радует... Ах, душа ты моя и радость, как весело мне с тобой и как мне хочется этого веселья".
Летом того года князь побывал в Михайловском. "Бывают степени очарования, - читаем в одном из его писем, - которым может противостоять только сверхчеловеческая сила". Стать сверхчеловеком Евгений Николаевич, несмотря на свои душевные муки, не смог. "Не совладал я на этот раз с волной восторга, которая меня унесла, - писал он любимой сразу же после отъезда из Михайловского. - Не совладал с чудными вечерами, с одуряющим запахом сена, с невероятной красотой природы, а всего больше - с твоим очарованьем".
Теперь встречи их хоть редки, но регулярны. В Москве они видятся в снятой ею квартире на Знаменке. "...Вижу серебряный чайник, финики, пастилу, шоколадные конфеты в свинце, словом, всякую милую ерунду, и среди всего этого ты..."95 - так вспоминаются князю те свидания.
Когда Трубецкой ездит в Петербург, Маргарита Кирилловна спешит туда же, предпочтительно в ту же гостиницу: пусть "самую плохую, но, ради Бога... ближе к тебе... Хотя на минуту, а ты забежишь". Им хорошо вдвоем и там, в этих чужих стенах, в непривычно пошлой обстановке. "А вокруг тебя все мило, - читаем в письме князя, - даже номер в Европейской гостинице с ненужным офицером в рамке и деревянным потоком среди картонных Альп"96.
Верно, мало для счастья надо
Тем, кто нежен и любит светло.
Разлучаясь с ней, он пишет: "Много было положено на бумагу из того, что было переговорено, пережито и прочувствовано с тобой, моя милая", благодарит ее за "весь тот пыл и жар душевный, который ты вносишь в мою работу". Но сердце не перестает щемить, и вина перед женой гложет по-прежнему. "Душа моя, не сетуй на меня слишком, - пишет князь Маргарите Кирилловне в июле 1913 года, - уж очень мне трудно и уж очень много мучительного в моей жизни. И не переделаешь ты меня. Любить и даже обожать тебя никогда не перестану, но никогда не заставишь ты мою душу не осуждать того, что она нутром своим осуждает, и никогда не сделаешь так, чтобы она без муки выносила те глубокие противоречия, которые достались ей на долю"97. Но горечь раскаяния не могла заглушить ощущение счастья.
Маргарита Кирилловна справила новоселье: купленный ею в 1914 году дом N 9 в Мертвом переулке (за 160 тыс. руб.) был перестроен И. В. Жолтовским (на расходы по пристройке, ремонту и отделке здания ушло еще 86 тыс. руб.)98. Строгий и простой, в отличие от прежнего жилища на Смоленском бульваре, новый особняк, по словам часто бывавшего в нем Ф. А. Степуна, "был по своему внутреннему убранству редким образцом хорошего вкуса. Мягкие тона мебельной обивки, карельская береза гостиной, продолговатая столовая, по-музейному завешанная старинными иконами, несколько полотен Врубеля и ряд других картин известных русских и иностранных мастеров, прекрасная бронза "empire", изобилие цветов - все это сообщало вечерам, на которые собиралось иной раз до ста человек, совершенно особую атмосферу красоты, духовности, тишины и того благополучия, которое невольно заставляло забывать революционную угрозу..."99.
Начавшаяся летом 1914 года война принесла большую тревогу и множество новых забот. В доме на Новинском бульваре, откуда Морозова с детьми переехала в Мертвый переулок, она организовала госпиталь. "Я сейчас в больших хлопотах, - пишет Маргарита Кирилловна Трубецкому. - Все езжу на вокзал за ранеными и не могу еще их получить! Сегодня в 5 час. к нам привезут 20 человек. Мы в ожидании и волнении! Наш лазарет очень уютен и все устроено хорошо. Весь персонал для ухода - серьезный и опытный"100. В архиве сохранилось много благодарных писем от излеченных в лазарете солдат.
С прежним рвением Морозова продолжает работу по издательству. В военную годину особенно важно, как она пишет князю, "делать все, чтобы воскресить в общественном сознании идею святой Руси как религиозный идеал". Об этом говорят и спорят, встречаясь у нее в доме, Булгаков, Струве, Эрн, Рачинский, Вячеслав Иванов, Котля-ревский, Новгородцев, Ильин, Гершензон... "Я очень этим захвачена, - читаем в письме Маргариты Кирилловны Трубецкому. - Хочу, чтобы без рассуждений провозглашалась любовь и обожание к России и все силы были положены... на раскрытие сокровищ и святыней нашей народной души!"101
Много забот было в Белкине, тяжко страдающем от войны (как и вся русская деревня).
Над ребятами стонут солдатки,
Вдовий плач по деревне звенит.
Чтобы оказать реальную помощь, Морозова сама обошла все дома ушедших на войну, проверила положение их семей. "Сколько несчастий здесь кругом! - пишет она Трубецкому в 1915 году. - То придет баба - четыре сына на войне, а она одна - старая и разбитая! То другая: мужа убили, она одна с тремя малышами, без земли и изба развалилась, вся в дырах! Надо помогать! И много таких!"
Нищета царила нередко и в семьях, где никто не был взят в армию. Маргарита Кирилловна решила и им помочь, "тем более что урожай неважный", - выдавать муку, крупу, обувь и одежду детям. "Просто беда, как справимся мы с этой войной, если она затянется!" - писала Морозова Трубецкому в 1915 году и летом 1916-го. "Здесь у нас идут ужасные слухи, все возбуждены! Упорно все неудачи приписывают измене, в которой замешаны высокие особы. Все это ужас чем грозит". Как и каждому в ее окружении, Маргарите Кирилловне не дает покоя тревожная мысль: "Не было бы правда взрыва возмущенья?"
Несмотря на тревоги, на сложность и неопределенность положения в стране, этот последний (перед решающими событиями в судьбе России и в ее личной судьбе) год был для Маргариты Кирилловны радостным. "Как я была счастлива с тобой всю эту зиму, - писала она Трубецкому, много времени проводившему тогда в Москве. - Страшно сказать, но для меня, для моей души этот год был самый счастливый в жизни! И с тобой и с детьми никогда мне так хорошо не было!"102
В 1916 году выходит замуж старшая дочь Елена. Зять, В. А. Клочков, выходец из московской купеческой семьи, не очень по душе Маргарите Кирилловне. Молодые уехали во Францию; тогда еще никто не предполагал, что уехали они навсегда.
И вот февраль 1917-го... "Переживаю много чувств, аналогичных 1905 г., но насколько серьезней, насколько страшней, - пишет Маргарита Кирилловна Трубецкому. - И хорошо, и страшно. Страшно в глубине души - страшно торжества совсем не того, чего все хотели. Я очень рада, что Государь отрекся и за наследника: несчастный ребенок, пусть уж лучше живет с своей семьей... Молю Бога, чтобы новому правительству удалось удержать власть"103.
После Февральской революции Е. К Трубецкой вернулся в покинутые им когда-то ряды кадетской партии; по его мнению, это была единственная оставшаяся в России "государственно мыслящая" политическая организация. Рассказывая в письме к Маргарите Кирилловне о кадетском съезде в конце марта 1917 года, князь писал: "Воодушевление - гигантское!.. Мы чувствовали себя все время подхваченными могучей волной". Речи кадетских министров вызывали, по его словам, "прямо неописуемое волнение, потому что чувствовалось национальное единство, чувствовалась мощь России. А перед этим - что хаос, что разруха, что беспорядки. Есть живая сила, которая все это побеждает"104. Тогда казалось:
До желанного водораздела,
До вершины великой весны,
До неистового цветенья
Оставалось лишь раз вздохнуть...
Главная